внешний вид
Everytime we touch,
I'm all shook up.
You make me wanna...
How deep is your love?
God only knows, baby

-Вы незабываемые! Спасибо вам за этот вечер! Мы любим вас, пока! Последние слова и Найл присоединяется к нашей дружной компании, которая уже следует по замысловатым коридором в гримёрку, чтобы перевести дух после сумасшедшего концерта.

Концерт, на самом деле, выдался на славу и был немного сумасшедшее, чем все остальные. Ну, а что? Нужно же как-то по-особенному провести этот концерт, ведь он является последним в take me home tour'е. Наверное, этот концерт не слишком сильно отличался. Разве что, на разогреве был Олли Мёрс, которого мы все были безумно рады видеть, а особенно Найл.

В принципе, факт того, что концерт не чем не выделялся, меня не печалит и не тяготит. Я выкладывался на все сто двадцать процентов, как и остальные ребята, поэтому, в целом, я очень даже доволен таким завершением нашего большого, огромного тура. Уже скорее хочу вернутся домой, и как следует отдохнуть, провести время с семьёй, которую не видел уже очень давно, несмотря на небольшой перерыв в начале сентября. Думаю, это всё из-за того, что у меня совсем мало времени на свою личную жизнь.

Ох, как вспоминаю про это, аж мурашки по кожи. Как-то не очень приятно вспоминать, что скоро придётся снова прогуливаться с долбанной Колдер, держа её руку. Хотя, я больше, чем уверен, что её рука совершенно не подходит к моей. Знаете, так бывает, что когда человек держит другого за руку, кажется, будто они сливаются и становятся единым целым, таким не похожим на других. Так вот, с Элеанор у меня такого не было. И я не думаю, что это вина Эль. Я даже не думаю, что это моя вина. Отчасти, так оно и есть, это не моя вина, но кому это вообще важно?

Суть в том, что, возможно, уже через два дня мне снова придётся схватиться за руку брюнетки и весело шагать по аэропорту или по улице, или по магазинам, или Модест наконец-то включит фантазию и придумает нам что-нибудь по интересней, а то я уже, лично, задолбался со всем этим дерьмом.

Найл и Лиам что-то бурно обсуждают, шагая впереди меня. Их смех слышен в радиусе километра точно, из-за чего люди, мимо которых мы проходим на пути к гримёрке, неодобрительно смотрят на них. Ох, да что возьмёшь с этих болванов? Я уверен, что шутки, которые говорит Найл, совсем не смешные, а Лиам смеётся не из-за содержания речи Найла, а из-за того, что бездумно влюбился в него. Я больше, чем уверен в этом.

Зейн идёт чуть левее сладкой парочки и строчит что-то в телефоне. Он явно набирает сообщение своей блондинистой подружке Перри, которая сейчас находится на другом конце мира в интересном положении. И Зейн очень часто берёт в руки телефон, звонит ей или пишет. Чаще всего, последнее, потому что оба безумно заняты и не могут общаться с друг другом часами на пролёт, как им хотелось бы. Это очень огорчает меня, но Зейна, естественно, больше. Я не люблю, когда он грустный и поникший, а без Перри рядом, он именно такой.

Сзади этих троих идёт кудрявый Гарри. И я не знаю, что дополнить. Обычно, я могу как-то прокомментировать действия своих со-группников и даже могу определить, о чём они разговаривают, но вот Гарри.. Боже, он является такой большой загадкой для меня. Он так редко разговаривает со мной в последнее время. Будто хочет отстраниться, отдалиться. Или наоборот. Может, я пытаюсь отдалиться от него, чтобы погубить свои глубокие чувства к этому прекрасному созданию? Но чем дальше я от него становлюсь, тем хуже мне становится. Я чёртов мазохист в этом плане. Это не очень хорошо.

И вот, я иду сзади всей этой кучке, но из всех четверых друзей и множества рабочего персонала, мой взгляд не сходит со спины кудрявого, который всё также продолжает идти за всеми, опустив голову и явно о чём-то задумавшись. И мне так сильно хочется именно сейчас подойти к нему и обнять за эти сутулые плечи, нежно улыбнуться и сказать какую-нибудь очередную колкую шутку насчёт Лиама и Найла, которые уже чуть ли не висят друг на друге. Но я не могу... Я не знаю, почему, но я понимаю, что не могу так просто подойти к нему. Теперь. Теперь как-то всё изменилось и стало сложнее. Почему так сложно...

Мы идём и я всё также смотрю на его спину. Взгляд опускается ниже и ниже и... Нет! Только не на заднице! Только не оставляй свой взгляд на этой шикарной заднице! И я пытаюсь себя уверить в том, что смотрю на него, лишь бы не врезаться, если тот вдруг решит остановится, но я знаю, что это всё ложь и даже если бы он остановился, я бы с радостью врезался в него, в его спину и наконец-то вдохнул бы его запах, ведь я просто-напросто уже забываю, как он пахнет. Я бы задержался на добрых пять секунд, вдыхая этот аромат и я действительно считаю, что Гарри вкусно пахнет, даже когда жутко потный после концерта. Он, чёрт подери, просто идеален в любом обличье! Это меня угнетает..

-Хэй, парни, я в туалет. Констатирую факт я, чтобы те знали, куда я иду, ведь в этом здание не дурно и заблудиться. Я ловлю на себе кивок Зейна и три взгляда, которые тут же устремились на меня. Лиам улыбнулся, как всегда, якобы, он будет знать. Найл как всегда сморозил шутку, типа: «тебе помочь, Томмо?» И рассмеялись все, даже я немного улыбнулся, но только не последняя пара глаз, которая в миг отвернулась, как только на моём лице засияла улыбка и я перевёл взгляд на него, пытаясь что-нибудь прочитать в его глазах. Гарри обошёл всех и направился дальше по коридору. Ребята зашли к гримёрку, а я направился в противоположную сторону от Гарри, в туалет.

На самом деле, я так сильно хотел побежать сейчас за Гарри и поговорить с ним, но меня будто что-то дёрнуло пойти именно в тот коридор, где я туалета явно не найду, а только какие-то склады инструментов, прочей аппаратуры и кладовок, которых было немыслимое количество в этом коридоре. Будто специально расставлены...

Я не успел опомниться, как оказался втянутым в какое-то помещение, вроде бы кладовку, и как только я очутился там, дверь неожиданно закрылась, даже не дав пропустить немного света, чтобы разглядеть лицо «похитителя». Замок на дверях щёлкнул и я понял, что попал. Причём очень серьёзно. Если я не вернусь через десять минут в гримёрку, то Лиам полицию вызовет. Он может, он же папочка. Да и вообще, кому понадобился я в этом здании? Кто мог меня затащить? В коридоре точно никого не было.

Я подошёл к тёмному силуэту и молниеносно поднёс руку к голове этого таинственного человека, моментально нащупывая кудряшки. Вопросы были отброшены сразу же...

And your heart's against my chest, your lips pressed in my neck.
I'm falling for your eyes, but they don't know me yet.
And with a feeling I'll forget, I'm in love now.

Фейерверки. Грёбаные фейерверки заполняют всё моё тело. Они будто начали разливаться где-то в районе живота и моментально дошли до сердца, которое сразу заколотилось, как бешеное. Слава Богу, что хотя бы дыхание не подводит, и я могу хоть как-то, - судорожно -, вдыхать этот, особенно нужный мне сейчас, воздух. Чувствовать его настолько близко, настолько рядом... Я уже давно такого не ощущал.

Его кудрявые, чистые, неизвестно чем пахнущие, любимые волосы. Я давно одержим его волосами, как наркоман. Серьёзно. Я любил их пропускать через пальцы, массировать его кожу головы, медленно, дразня, поглаживать запутанные волосы. Я так всё это любил, и я так всё это люблю сейчас. И я действительно хочу сделать всё, всё, что можно с его волосами. Но вместо этого, я спускаюсь рукой ниже и провожу ей по его плечам.

Я вспоминаю, как засыпал на одном из этих плеч и не раз, и не два, и, чёрт подери, даже не три. Я засыпал на плече у него миллионы раз, даже когда не хотел спать, я просто притворялся, что сплю, лишь чувствовать его, чувствовать его тепло и это мускулистое плечо у себя под щекой. И не в силу нашей разницы в росте, я просто любил просыпаться и поднимать на него свои заспанные глаза, а он мне мило улыбался, показывая охиренную ямочку, в которую я всегда тыкал пальцем и мы смеялись, хватаясь за животы. Мне так чертовски сильно не хватает этого.

Наконец, я смог почувствовать его запах, я буквально дышу им сейчас, потому что стою слишком близко, ни на шаг не сдвигаясь с места. Я могу почувствовать его дыхание, он явно волнуется сейчас. Я чувствую, как мы оба, сейчас, в одно и то же время, медленно сходим друг от друга с ума и теряем головы. Я действительно ощущаю его прикосновения и они кажутся мне такими нежными, абсолютно знакомыми, но забытыми, как были забыты и наши прежние чувства. И это я чувствую. Эти чудные флюиды, исходящие от него, захватывают меня в плен, не решаясь отпускать, как и сам Гарри, который упорно и настойчиво через несколько секунд прижимает меня стене. И, нет, последнее, что я хочу сейчас — это вырываться из столь тесных, но уютных «объятий».

Я пытаюсь успокоится. Считаю до десяти, считаю овец, вспоминаю некрасивую старую учительницу, которая работала в школе, где я, когда-то, учился, но, чёрт возьми, кроме ошеломлённо сексуального Гарри, в голову совершенно ничего не лезет. Как и всегда. Кроме Гарри, который вечно заполняет всё моё сознание, в голову мне ничего не лезет. Это неудивительно. Но сейчас мне в голову лезет чересчур сексуальный, умопомрачительный Гарри, и я клянусь, что если бы не моя сила воли, я бы простонал. Честно. Только от Гарри. Ненавижу его за это.

Я чуть-чуть могу разглядеть, но кромешная темнота не даёт мне этого сделать, поэтому я просто прикрываю глаза.

Я не делаю ничего. Не одного движения, я стою, как столб, пока Гарри наклоняется ко мне и шепчет что-то своим потрясающе хриплым голос, за который я готов душу отдать. Я, мать вашу, вовсе не железный, и этот чертовски сексуальный голос просто сводит меня с ума. Я прямо сейчас готов упасть Гарри в объятья, уткнувшись носом в его ключицы и ничего никогда больше не делать. Лишь слушать, как он говорит мне что-то, как зовёт меня по имени, и, фак, моё имя, слетающее с его уст, звучит настолько несравненно! Мне так нравится эта крышесносная близость между нами сейчас. Она настолько проникновенна, настолько невозможна, настолько интимна...

И сейчас я не понимаю, что происходит. Он шепчет какие-то очаровательные слова, а я таю в его руках, как девочка-подросток, которая просто сошла с ума по мальчику, в которого так давно влюблена, и будто этот мальчик сейчас ей сказал, что тоже любит её. Но Гарри такого не говорит. И я думаю, что не надо. Его тело, которое в упор прижимается ко мне, говорит само за себя. Он явно слишком доволен всей этой ситуацией, и даже больше, чем надо.

А я не могу. Не могу держаться, потому что это Гарри. Он всегда доводит меня до полуобморока, он всегда сводит все мои жизненные потребности в воздухе на 'нет', он всегда устраивает какую-то внеплановую аритмию у меня в груди и я просто, совершенно ничего не могу поделать с этим. Мой организм реагирует на Гарри настолько чересчур, что я прямо сейчас готов отдать всё, лишь бы Гарри был её ближе. Будто, он недостающая часть меня. Будто, если он будет ещё ближе, то мы срастёмся, как сиамские близнецы, соберёмся, как пазл. Будто, именно Гарри нужен мне, а не воздух. Будто, возможно быть с ним ещё ближе, чем сейчас, чем когда-либо. И я боюсь, что это всего лишь сон, что это грёбаная игра моего идиотского воображения, и что Гарри сейчас растворится в воздухе, исчезнет, утечёт, как сквозь пальцы вода, но вместо этого всего, я чувствую его губы.

И это эйфория. Уже никакие фейерверки от его прикосновений не сравняться с эйфорией от прикосновений его губ. И, знаете, это самое смешное — он почти целует меня, а я стою, как истукан. Потому что я не могу даже дышать. Глаза всё ещё закрыты, но если бы я их открыл, вы бы увидели чёртову черноту, которая бывает тогда, как ты получаешь особое удовольствие. Потому что, да, я получаю наибольшее удовольствие сейчас, когда он мастерски проводит языком по моей нижней губе, как будто ни разу не целовал меня и пытается разобраться, каков я на вкус. Но я уверен, что он помнит. Как и я. Потому что такое, чёрт возьми, точно не забывается. Никогда. Особенно с Гарри. Его вкус, ощущение его губ на моих преследуют меня каждую ночь, без остановки, и я ничего не могу поделать с тем, что там нуждаюсь в этом.

И, вот проклятье. Когда я только собрался углублять поцелуй, Гарри отодвинулся и отошёл на пол шага, освобождая меня из своих сетей. А я всё также не шевелюсь. Стою и не знаю, что будет дальше. Неужели, он сделал это всё просто так? Я никогда в это не поверю. Медленно, я открываю глаза, чтобы, наконец, разглядеть его. Он смотрим на меня, не совсем уверен, но что-то вроде вопросительно. Будто ждёт разрешения от меня, как от мамочки. Он ждёт — он получит.

-А я хочу булочку с корицей, Стайлс... Говорю я, раздражительно медленно, при этом хитро улыбаясь и я уверен, что даже в темноте, трудно не заметить мою улыбку. Я отталкиваюсь от стены и начинают мелкие шажками подходить к нему и провожу рукой по его щеке. -Но тебя хочу больше. На вздохе произношу я и всё. С этого момента, всё, что стало происходить дальше совсем теряет объективность и хоть какое-то понимание, потому что в ту же секунду, мы набросились друг на другу с поцелуями.

И если тот поцелуй был медленный и нежный, то этот поцелуй стал по-ненормальному страстный. Я снова оказался прижат к стене, но это ни капли не смущало меня, потому что единственное, что волновало меня сейчас — алые пухлые губы на моих губах. Ничего больше не хотелось. Просто целовать Гарри, обхватывать его лицо руками, беспрепятственно и проникновенно переходить руками от лица к шее, нежно поглаживая каждый участок тела кудрявого. И я совсем не заметил, как из страстного, поцелуй перешёл в отчаянный.

Я так отчаянно нуждался к нём. Я понял, о чём грезил и мечтал последние месяцы. Я вовсе забыл, что
это — целовать Гарри. Забыл вкус его губ, но теперь я понял, что это был определённо вкус яблочной жвачки. Его любимой. Забыл, каким нетерпеливым он может быть, но сейчас я сам вжимался в него, а он меня в стену. Я так хотел этого. Нуждался и в поцелуе, и в Гарри. И я понял, для чего я создан — чтобы целовать эти губы, молниеносно засасывать каждую, при этом судорожно вздыхая.

Этот поцелуй стал болезненно-нуждающимся. И я не заметил, как из моих глаз потекли слёзы. Они были совершенно не к месту, но когда я почувствовал влагу на щеках, я не стал давать ей какое-то объяснение. Всё и так было понятно. Я был морально перенасыщен. Столькие месяцы только желать, желать и больше ничего. Мечтать прикоснуться к этим губам хотя бы в мимолётном поцелуе, а сейчас я мог полноценно целовать Гарри, проникая ему в рот своим языком, считая им же зубы Стайлса.

Но в тот момент, когда наши языки соприкоснулись, я стал осознавать, что перестал осознавать. Мой разум накрыло. Всё и сразу: фейерверки, эйфория, насыщенное удовольствие. Я как будто попал в какой-то незнакомый никому, кроме меня, рай. И да, Гарри — мой рай. И только с ним я могу почувствовать себя собой. Потому что теперь я уверен, что это именно он, он — недостающая часть меня. И сейчас я ощущаю себя целым.

Самое ужасное в поцелуе — его завершение. Кто вообще придумал дышать, я не понимаю? Всё равно, рядом с Гарри я никогда не делаю это нормально, так зачем это вообще? Но несмотря на всё моё возмущение, мне пришлось оторваться от таких сладких губ Гарри с не менее сладким стоном, который, несомненно случайно, выскочил из моего рта сразу под конец и заполнил помещение кладовой.

Я попытался открыть глаза и найти ими Гарри, но искать не пришлось. Он стоял прямо передо мной, довольный не меньше, чем я. Моя явственная улыбка удовлетворения, искорки в глазах, в подтверждение желания большего, руки, тянущиеся к низу футболки Гарри и всё сразу стало более менее понятно. Я хотел его. Я нуждался в нём. И мне было совершенно плевать, что мы находимся в грязной кладовке, где полно инструментов и вообще она не отличалась уютностью и просторностью. Было совершенно плевать на, сейчас явно переживающего, Лиама. Было плевать на то, что сейчас, возможно, они совершат ответственный шаг. Нами правили только желания и мои желания, в партнёрстве с руками, решили избавить Гарри от такой ненужной вещи, как футболка.

Футболка была отброшена в сторону, а мои руки уже блуждали по Гарри, притягивая его как можно сильнее. И в следующий момент, на пол полетела моя футболка, которая тоже посчиталась ненужной. Я с яростью прижался к Гарри пахом и своим оголённый торсом, всё ещё желая отчаянно чувствовать его как можно ближе, потому что всё становилось невозможно возбуждающим. Я понимал, что Гарри не станет ко мне ещё ближе, но я так хотел этого, поэтому прижимал его к себе за спину, сразу же врезаясь в его губы своими, потому что дыхание было восстановленно и так я мог ещё больше чувствовать Гарри.

Я сам не совсем помнил, как это произошло, но через пару-две секунды, я запрыгнул на Гарри, который всё ещё упорно вжимал меня в холодную бетонную стену и этот истерический контраст с холодной стеной и горячим Хаззом меня пугал. Я просто буквально висел на Стайлсе, держась за его шею и за свои ощущения и желания, которые сами не хотели отпускать меня. И то, как я стонал ему в губы, должны быть, возбуждало его не меньше, чем меня его оголённый торс.

И я бы просто ни на что бы не променял этот момент между нами, когда мы снова оторвались от поцелуя, всё ещё судорожно дыша, глотая воздух, которого в наших лёгких не хватало, смотря друг другу в глаза, без слов выражаю свою любовь друг к другу. И я бы ни за что не вернул те слова, которые вырвались у меня в тот чувственный момент.

-Я нуждался в тебе. Ты мне нужен.

внешний вид
Cause they don't even know you all they see is scars,
They don't see the angel living in your heart.
Let them find the real you buried deep within,
Let them know with all you've got that you are not your skin.

sixx: a.m. – skin

Будто все внутренности выворачивает. Хочется избавиться от самого себя. Испытание самобичевания или что-то вроде этого. А всё из-за того, что она просто взяла меня за руку. Всего лишь она, всего лишь за руку, а у меня уже рвотный позыв, уже хочется убежать ото всех подальше, запереться в свой комнате и никогда не выходить оттуда. Ни есть, ни пить, лишь бы все оставили меня в покое, лишь бы это всё прекратилось. Они не понимают, как я страдаю. Как мне чертовски больно.

Слишком натянутая улыбка на моём лице, счастливые глаза брюнетки и всё, мы восхитительны. Самая прекрасная пара. Думаю, нас уже раз восемь поженили, родили за нас пятьсот детей, хотя мы об этом не знаем. Я уже вообще ничего не знаю. Устал вставать посреди ночи и бежать к менеджерам, которым бы скорее выпихнуть меня на улицу с мисс Старбакс. Изо дня в день. Я уже перестал считать, сколько это продолжается. Всё заходит настолько далеко, что когда-нибудь точка возврата будет оставлена позади. Меня это пугает. Я хочу вернуться когда-нибудь.

Снова встаю с кровати. Телефонный разговор с менеджером совсем не понравился. И понятия не имею, как только у меня терпения на это всё хватает. Выхожу из комнаты как можно тише. Боюсь потревожить его. Гарри. Сейчас он мирно посапывает в своей постели, которая, я уверен, очень холодная. Я так часто борюсь с желанием заявиться к нему в комнату посреди ночи, обнять и уснуть, уткнувшись в его шею, вдыхая запах его геля для душа. Нет. Только не эти мысли. Пожалуйста, я не хочу больше думать о том, чего никогда не будет.

Приоткрываю дверь в комнату кудрявого и вижу это тело, которое распласталось по всей кровати. Он мирно спит, размеренно дышит, изредка подхрапывая. Кудри в сонном беспорядке, а одеяло прикрывает только нижнюю часть тела. Закусываю губу не от возбуждающей картины, а от чёртовой вины. Вот, кому хуже всего. Гарри. Он так ненавидит времена, когда я ухожу, когда оставляю его одного в большом доме, который слишком большой для него и слишком тесен для нас.

Не хочу больше думать об этом. Не хочу думать о нём. О том, как он прекрасно смеётся своим хриплым голосом, а ещё лучше поёт. Я просто тону в звуках, которые он издаёт в микрофон. Я явно испытываю странные чувства, когда взгляд зелёных изумрудных глаз направлен на меня. Мне становится не по себе и я хочу спрятаться от этого пронизывающего насквозь взгляда. Будто бы он читает меня, как открытую книгу. Так оно и есть. Он знает всё обо мне. Это пугает, но это так.

Я знаю всё о нём. Знаю, что он боится потерять свои коллекционные диски олдскульных групп, которые я не слушаю, но из его комнаты их музыка раздаётся особенно часто. Прекрасно знаю, во сколько он встаёт и сколько ещё валяется в постели, прежде чем пойти в ванную. Знаю, что он терпеть не может кофе и пьёт только заваренный мной чай. Ровно две с половиной ложки сахара, не слишком крепкий, разбавленный. На завтрак бутерброд с колбасой и сыром, причём сыр лежит сверху колбасы. Никак иначе, ибо так правильней для него. Я чувствую, когда лучше просто помолчать с ним, а когда говорить подбадривающие слова. Знаю, что он никогда не накричит на меня из-за того, что я снова разбросал по дому свои вещи. Он молча соберёт их и бросит в стирку, не сказав ни слова, а потом просто отсядет на кресло при совместном просмотре фильма. Это будет моим наказанием и только когда я искренне попрошу прощения за свою рассеянность, только тогда он подсядет ко мне, прижимаясь к плечу, а я обниму его чуть выше талии. И мы уснём на диване именно в этой позе и никто не будет жаловаться, что это ужасно неудобно, даже если это будет так. Я знаю, как нам обоим чертовски важна эта близость, которая так редко бывает. Я знаю так много о нём и о себе, но знаю так мало о нас.

Я хочу узнать, что он чувствует по-настоящему, когда видит очередные фотографии меня с Элеонор, держащимися за руки. Я знаю, что он испытывает боль. Но какую? Я хочу знать, как он ревнует меня: как друга или нечто большее? Я так хочу узнать это, что аж из кожи вон лежу, лишь бы узнать об этом. К сожалению, оболочка, которую я периодически одеваю на публику, отдаляет нас всё больше и дальше, и я никак не могу скинуть эту грёбаную искусственную кожу и показать себя настоящего. Каким меня помнят фанаты, каким меня знают друзья, каким меня видит он. Но мои желание — ничто, по сравнению с действительной реальностью. Мои желания — ложка мёда со всем этим дёгтем, что вокруг.

*

Эти прогулки... Они настолько фальшивы! Я не могу больше улыбаться. У меня сводит скулы всякий раз, когда я пытаюсь изобразить свою искреннюю улыбку, но у меня это выходит слишком плохо. Колдер вцепилась в руку, как ненормальная, будто только и ждёт, что я убегу. Она понимает, что мне не сладко. В этом я её уважаю. Она тоже здесь против воли, но, в отличие от меня, она держится и не даёт сломаться мне. Если бы не её рука, которая держит мою, я бы давно убежал обратно домой. Хочу домой. Гарри, наверное, уже проснулся и вовсю чертыхается. Проносится у меня в голове и становится ещё тошнее от того, что я, каким-то образом, придаю его.

Я уже выбился из реальности и понятия не имею, куда мы идём. Но надо явно покрасоваться везде, ведь очередные слухи о Ларри и нужно их загладить несколькими фотографии моей прогулки с «любимой» девушкой. Ох, как же я ненавижу это всё дерьмо. Будто мне больше делать нечего, чем шляться с Элеонор по всему Лондону. Уже прошло больше трёх часов и я явно вымотан всей этой беготнёй. Да ещё и вспышки этих идиотских камер. Уже в глазах рябит из-за этого. Для меня всё дерьмо сейчас. Весь мир разваливается на части, когда я снова понимаю, что даже с помощью Элеонор, этих паппараций, прогулок, глупых наигранных улыбок, я не забываю. Я не забываю и это разрушает меня изнутри. Весь мир подождёт, мой внутренний мир полностью раздроблен. В руинах.

Я не могу забыть этого чувство, которое парализует меня и заставляет дыхание учащаться. Я хочу забыть это чувство и не вспомнить никогда. Хочу хотя бы однажды не думать об этом ежесекундно. Хочу забыть. Правда. Чтобы не было ничего. Оставить это так, как есть, но становится всё хуже. Забыть совершенно не получается.

Не получается забыть свою любовь к Гарри Стайлсу. прошение котов с: хд

Как бы сильно я не старался, как бы сильно не избегал его, как бы сильно не хотел влюбиться в кого-то другого, я не могу. Как будто на входе к моему сердцу стоит наглый кудрявый парень и не пропускает никого дальше, давая понять, что тут занято. Это так смешно и до жути правдиво, что аж живот сводит. Сводит от любви к нему. Я так чертовски сильно люблю его. Я просто не могу с собой ничего поделать, ведь как только я вижу его, сердце, в наглую, пропускает пару ударов, ноги подкашиваются и я чувствую, что нужно скорее убегать трусцой оттуда, где Гарри. Потому что невозможно. Невозможно любить кого-то так сильно, как я люблю его.

И изо дня в день ничего не меняется. Хотя, нет. С каждым днём я влюбляюсь в эти кудряшки, ямочку на щеке, прекрасный голос и смех всё больше и больше. Вот тут я уже прошёл точку возврата, потому что возврата не будет и я это прекрасно понимаю. Уже попытки тщетны. Я слишком сильно и бесповоротно влюблён в того, в кого нельзя влюбляться. Но, запретный плод — сладок. А Стайлс — это самый запретнеший плод из всех. Я так корю себя за то, что однажды сказал ему, что у нас ничего не получится. Что лучше остаться друзьями. Кому-то стало лучше? Я не уверен.

Ведь мы были так близки к тому, чтобы влюбится по-настоящему вместе. Быть рядом друг с другом и никогда не отпускать. Оставался один маленький шаг. И было плевать на осуждения со стороны, было плевать на все предрассудки и правила, диктующиеся временем, было важно лишь наше желание, а что мы натворили? Превратили всё в глупую шутку? Очень умно с нашей стороны. Мы просто повесили на гвоздь наши отношения, оставив их на лучшие времена, но этого времени не будет. Не будет ничего больше, кроме двух разбитых нас. Я ощущаю, как до сих пор хочу вернуться в то время и пережить те моменты радости, а не испытывать боль сейчас.

Но я сам виноват. Я сам захотел забыть свою любовь к нему, а она всё больше и больше крепнет и я устал чувствовать эту разбитость и отдалённость от него. Я не знаю, почему всё не может быть так, как раньше, но я точно знаю, что я всё исправлю. Я исправлю всё это и он больше никогда не будет чувствовать себя одиноким, я больше не буду испытывать боль от случайных прикосновений с ним, который сразу же прерываются. Я обещаю, что мы будем счастливы.

*

Уже около полуночи, а я только возвращаюсь домой. Так устал, что хочется умереть. Устал и физически, и морально. Особенно последнее. Тихо открываю дверь, чтобы не дай Бог не разбудит Гарри, который, наверняка не спит. Он всегда ждёт меня и я не знаю, зачем. Но сегодня я явно задержался. И я знаю, что это не понравится ему так, как и мне. Поэтому, я включаю свет в коридоре и вот, он. Он стоит и по его внешнему виде можно понять, что он ужасно волновался, но ещё больше он недоволен.

Ох, эти слова. Они так сильно ранят меня, но я не хочу подавать вида. Я заслужил всего этого. Я считаю, что вполне заслужил ненависть с его стороны. Я уверен, что это даже меньшее, что он может испытывать ко мне. Прекрасно понимаю, что он очень злиться и считаю это правильным, в порядке вещей, потому что так оно и есть. Пусть он злится, я заслуживаю этого.

-Опять начинаешь.. После тирады, которую он мне только что устроил, больше для себя, чем для него, говорю я. -А, знаешь, это чертовски приятно. Ну.. Осознание того, что тебе небезразлично. Говорю я на улыбке, хотя тут нет ничего весёлого. Снимаю всю верхнюю одежду, обувь и прохожу на кухню. Он, конечно, идёт за мной. -Я бы остался у неё на ночь, но кто для тебя сделает чай? Не думаю, что ты сам справишься. Ошпаришься или ещё что похуже. Я ведь тебя знаю. Медленно рассуждаю, доставая из верхнего ящика кружку и наливаю воды. Делаю два огромных глотка, так как кроме кофе из Старбакса я сегодня ничего не пил. Снова разворачиваю на него голову и встречаюсь с ужасно злыми глазами. Как будто он сейчас на куски меня порвёт. -Ну что опять? Ты должен привыкнуть. Это всё не по моей воли! Теперь уже я начал закипать. -Ты думаешь, что я рвусь к Колдер? Мечтаю провести с ней целый день в окружении фотоаппаратов и широко улыбаться, хотя на самом деле я жутко устал? Ты думаешь мне нравится? Я уже перешёл на крик, потому что был крайне возмущён его поведением. Мне очень обидно. Теперь мне обидно. -Я так надеялся на твоё понимание! На понимание со стороны лучшего друга, Хаз, а вместо этого, ты выливаешь на меня кучу дерьма, которое я и так терпел в течении всего дня? На глазах выступают солёные слёзы, но я резко их смаргиваю. Не хватало ещё расплакаться. -Ты даже понятия не имеешь, как мне плохо! А теперь давай, ори на меня. Закончим уже с этим и разойдёмся по комнатам в ожидании завтрашнего дерьмового дня. Я жду...

We don't wanna be like them, We can make it to the end, Nothing can come between You and I Not even the Gods above Could separate the two of us, No, nothing can come between You and I

Don't let me, Don't let me, Don't let me go, 'Cause I'm tired of feeling alone Don't let me, Don't let me go 'Cause I'm tired of sleeping alone

Воздух выбивается из лёгких. Невозможно дышать. Всё тело парализовало и ты будто находишься в какой-то прострации, и не можешь ничего поделать. Только стоишь, хлопаешь глазами и пытаешься, через раз, дышать, хотя выходит всё это, грубо говоря, слишком херово. Пытаешься что-то сказать, но будто все слова, какие ты только успел узнать за свои двадцать лет, просто вылетели из головы к чертям и ты можешь только судорожно ловить губами воздух, хотя, ты понимаешь, что тебе будет мало воздуха вокруг, даже если ты начнёшь дышать, даже если наконец-то оклемаешься от этого состояния, тебе будет тяжело поймать хотя бы одну мысль в своей голове, чтобы зацепиться за неё и произнести хоть бы слово внятно. Сейчас ты больше овощ, нежели какое-то биосоциальное существо.

Его губы так манят. Я испытал их вкус лишь однажды и того не помню. Помню, что-то шоколадное, молочное, будто эти губы Alpen Gold. Идеальной формы, цвета и настолько завораживают, что невозможно отвести и взгляда от них. Хочется вцепиться в них, покусать, а потом зализать места укусов, делая это так нежно, чтобы подарить невесомое тепло, которое будет завязывать узел внизу живота. Хочется оттягивать эти губы, а потом открывать их так широко, чтобы можно было углубить поцелуй. А при отрывании друг от друга, заметить тонкую полоску слюны между нашими губами. Хочется, боже, как же хочется этого всего именно с этими губами.

Проснись!

Я немного покачиваюсь на своих ногах, когда понимаю, что остался на кухне совсем один. Когда понимаю, что только что сказал Гарри. Как только что он признался, что... Боже, это даже в голове сложно произнести! Я не могу. Не могу вообще думать об этом, но теперь, видимо, этот разговор не вылетит у меня из головы в ближайшие три жизни, я думаю. И это самое сложное — всё осознание этих слов, только что так пылко произнесённых губами Гарри. Моего Гарри. Которого я просто уничтожил.

Я чувствую себя таким дерьмом сейчас! Думаю только о себе, каково мне. Да я хоть раз смог бы почувствовать такую же боль, которую, вероятно, испытывает Гарри? Господи, нет! Я не хочу даже чувствовать, представлять это. Не хочу, чтобы Гарри это чувствовал сейчас. Не хочу, чтобы этот малыш, мой малыш, страдал. Я так боюсь за него теперь, вдвойне больше, чем раньше. Я слишком медленно соображаю, но я хочу помочь ему вернуть себя к нему.

И, чёрт, как он сильно прав. Как его слова правдивы. Они режут мне мозг, испепеляют сердце и вырывают остатки воздуха в лёгких. Я так согласен с ним, я так сильно согласен с ним. Полностью на его стороне. Я виню себя не меньше, чем он меня. Даже больше. Особенно сейчас. Я чертовски виноват и я не смогу загладить эту вину обычным «прости». Знаю, что не смогу и даже пробовать не буду. Я просто сделаю его счастлив.

Оклемавшись от этих слов, я тяжело вздыхаю и выхожу из кухни, через пятнадцать секунд после Гарри. Он сидит в гостиной на диване, уткнувшись носом в колени. Как будто его побили, знаете. Я думаю, я побил его. Морально. Он раздроблен. Тот вечно весёлый малый, который дарит людям тепло и радость теперь сидит на диване в гостиной полностью сломленный и виновать в этом только я. Только я один виноват в том, что моему малышу плохо. Что он просто уже не справляется со всем этим. Я думал, что это мне хреново. Видимо, кому-то намного хуже.

Я подхожу к дивану. Знаю, он слышит мои шаги, но с места не срывается, а сидит всё также, приглушённо всхлипывая, стараясь сделать это незаметно. Если бы он не жил в этом доме, вероятнее всего, он бы просто убежал, но деваться ему некуда. И я знаю, что именно сейчас он требует поддержки. Не понимающего молчания, а именно поддержки. В моем случае, искупления вины. Вины за то, что я сделал ему больно. Что позволил сам себе сделать ему больно, хотя сам, когда-то, клялся, что никому не дам его в обиду.

Я говорил это и не раз, и не два даже. Я говорил это ему, другим парням, другим людям, всем его девушкам на ночь. Я всё время говорил это, уверяя себя, что сам я никогда не причиню ему вреда. А в итоге что? Именно я виноват в том, что Гарри сейчас не улыбается. Я надеялся, что я никогда не буду причастен к его слезам, а лишь буду его успокаивать. Я так ещё никогда не ошибался. И всё равно, что сейчас я услышал пять минут назад. Моё отношение к нему совершенно не поменялось. Этого уже не изменить. Сейчас я стараюсь забыть те слова, но они, как надоедливые мухи, крутятся в моей голове.

Как всё сложно.

Я сажусь на диван слева от Стайлса. Он не поднимает голову и я ещё раз убеждаюсь, что дело — дрянь. Я знаю, как его успокоить, чтобы он слова заулыбался, хотя бы на мгновение. Я хочу, чтобы он улыбался и чтобы эта идиотская любимая ямочка появилась у него на щеке, а я, как маленький ребёнок, который впервые видит что-то, тыкнул в неё пальцем, от чего он бы рассмеялся ещё сильнее. Он был бы счастлив.

-Хазз. Осторожно шепчу я, чтобы ненароком не спугнуть. Он не поднимает головы и никак не отзывается. Будто он уснул, но я слышу его тяжелое дыхание. Это значит только одно — он выплакал слишком много слёз. -Хазз, посмотри на меня, пожалуйста. Всё также шёпотом говорю я, но голова парня всё ещё покоится на его коленях. Через пять секунд, я сам кладу свою ладонь ему на щёку и лёгким движением поднимаю его голову с колен, перемещаю руку на подбородок, тем самым удерживая его, чтобы он снова не опустил голову и не закрылся от меня совершенно.

На меня смотрят два красных, опухших от слёз, глаза. Сам не могу сдержаться и пелена застилает мои глаза. Нет, сейчас мне точно нельзя плакать. Я должен успокоить этого прекрасного, сломленного парня, которого люблю больше жизни. Не хочу даже думать о том, что он плачет из-за меня, хотя думал об этом пару секунд назад. Всё ещё всматриваюсь в глаза и стараюсь по доброму улыбнуться, но выходит криво, потому что я сам расстроен. Я не могу улыбаться, видя его таким. Видя моего Гарри таким, я начинаю понимать, что это — самое худшее я видел когда-либо. Но даже заплаканный, он прекрасен. Идеален, как и всегда. Но лучше бы улыбался...

Я подвигаюсь ближе и наклоняюсь к нему, всё ещё держа его подбородок в своей ладони. Я ни на секунду не разрываю этот магических, волшебный зрительный контакт, и он тоже смотрит в мои глаза не отрываясь. Его глаза настолько зелёные сейчас, что я просто не в силах смотреть на что-то ещё, кроме как именно в эти глаза. Я сокращаю расстояния до минимума и касаюсь своим кончиком носа его. Я прикрываю свои глаза и немного трусь носом об его нос, даря ему эскимосский поцелуй. Я знаю, он любит это.

Я думаю, это даже лучше, чем обычный поцелуй, потому что так ты показываешь человеку свою привязанность, полную принадлежность только ему. И да, я принадлежу только ему. Я ничей больше. И я так сильно хочу, чтобы он понял это, чтобы знал, что может полностью на меня положится, что я никогда его не оттолкну, что я буду рядом всегда, несмотря на то, как сильно буду далеко от него на людях. Никто не сможет встать между нами, потому что мы не хотим этого. Я лишь хочу быть его. Навсегда.

Через некоторое время, он отвечает мне на наш эскимосский поцелуй и, клянусь, моё сердце пропускает пару ударов, когда он судорожно выдыхает мне воздух в губы. Я ещё чувствую, как по его щекам катятся слёзы и капают мне на руку. Чувствую, как он неровно дышит из-за того, что долго плакал. Но я чувствую, как ему это нравится. Нравится наша внезапная близость и мне она тоже очень нравится.

Я приоткрываю глаза и медленно отрываюсь, но не на далёкое расстояния, и снова смотрю в его глаза. Теперь я действительно улыбаюсь. Не так, как тогда. Сейчас я улыбнулся по-настоящему, по-доброму, я улыбнулся ему и так хочу получить ответную улыбку. Я резким движением сажусь на него, перекидывая ногу через его ноги, удобно устраиваясь на коленях, лицом к лицу с ним.

Слёзы всё ещё не покидают его глаза и я снова наклоняюсь достаточно близко к его лицу, чтобы он снова вздохнул, как будто боялся этого всю жизнь. Я, беря его за щёки, двигаюсь по направлению к его щеке и слизываю слезу, которая оставляет влажную дорожку, как бы напоминая о том, что Хазз плакал. Я передвигаюсь к другой щеке и делаю тоже самое, а потом снова дарю ему свою улыбку и на этот раз я получаю ту самую, ответную, которую я так ждал.

-Хочу спать. Пошли. Говорю я и, даже не спрашивая разрешения, хватаю его за руку, слезаю с его колен и веду Гарри в свою комнату. Потому что сегодня я не хочу, чтобы кто-то из нас спал в одиночестве, а особенно Гарри. Хочу дарить ему своё тепло, чтобы он знал, что нужен мне больше всего и всех на этом дерьмовом свете. Пока мы поднимаемся по лестнице на второй этаж в мою комнату, я, незаметно для себя, переплетаю наши пальцы и буквально волоку за собой Гарри.

Сегодня я буду спать с ним, в одной постели. Обнимать его, вдыхать этот сладкий запах, теребить кудряшки на его голове и улыбаться, как психически больной. Потому что я устал спать в одиночестве. Без него.

'Cause I'm tired of sleeping alone.